Лорвинд Андерсон

I. Шестая жизнь. Глава первая. Малютке Зи посчастливилось явиться в этот мир в уютном домишке одной крупной деревушки у побережья Гриндальского залива. Еще икринкой, прилепившейся к стенке бережно накрытого его матерью тонкой марлей корыта, он демонстрировал явные отличия от своих братьев или, может, сестер? Два большущих голубых глаза, глядящих на родительницу из гелевого ядра, уже тогда выражали зачатки большого ума. По крайней мере так наговаривала Пелагея, подливая своему потомству свежей воды. Но и сам Зи понимал, что ему точно уготовлено большое будущее… Стать отцом их нескромного по человеческим меркам выводка, состоящего из четырех крупных, с толстой, глянцевой оболочкой икринок, судьба улыбнулась одному, по мнению самого Зи, придурковатому, самопровозглашенному "Укротителю тварей", что проездом оказался у самого побережья, а там и влюбился в свою будущую супругу – Пелагею. Сама Пелагея зарабатывала на жизнь до этого знаменательного знакомства уличной проституцией. Будущему папаше удалось не только очаровать ее своей, на удивление, действительно симпатичной мордашкой, но и убедить в том, что ее, казалось бы, уже потерянное будущее с ним обретет новые, немыслимые ранее путане перспективы. Какие именно – он не сказал, но и она не спрашивала, а через полгода после скромной свадьбы сметала их единственный клек… Ну, и рассасывал Зи свой желточный мешок, неодобрительно поглядывая на другие икринки. Те были лишены забот и явно свободны от всяких дум, что казалось малышу неправильным. Он явно ощущал свое отличие от них и даже некоторое превосходство над ними. Так прошли долгих четыре месяца. Глава вторая. Пора! Первым прогрыз и освободился от оболочки самый старший из головастиков, и, будто ужаленный, как начал носиться по всему корыту, да так быстро, что зацепил своим хвостиком икринку Зи. Тот, потревоженный безумством брата, хотел было что-то проворчать, да понял, что не может издать и звука. "А что такое ворчать?" – вдруг уколол его новый вопрос. И провел Зи целых три долгих дня, размышляя на дне корыта над возникшим вопросом. Он попутно бессильно поглядывал вверх, пытаясь разглядеть: что же там, над марлечкой? Пелагея уже с неделю точно не навещала свой выводок, и Зи даже начал думать, что мать и тот придурковатый парнишка, которого та назвала их отцом, оставили свой выводок. Правда же оказалась намного печальнее. Непутевый папашка почил в роковой для него попытке взнуздать василиска. Об этом малышу Зи рассказала его мама, вся в слезах подошедшая к корыту, чтобы сменить воду. "И что же будет дальше?" – хотел спросить Зи, но понял, что не знает, как это сделать. Ответ он всё-таки получил, но с течением некоторого времени. Того количество мальков, рачков, кусочков курочки, которые мама бросала на водную гладь, явно было недостаточно на них четверых, особенно учитывая то, что ели его собратья вовсе без остановки и росли как на дрожжах, а вместе с ними росли и их аппетиты. В один день самый крупный и прожорливый из мальков, кажется, тот первенец из икринки, всплыл кверху брюшком, а за ним и второй, и остался Зи наедине с самым младшим из головастиков. К тому времени они оба уже отрастили по четыре несуразных, малюсеньких лапки, и Зи предпринял попытку вытолкнуть поднявшиеся на поверхность тельца из корыта. Он почему-то был уверен, что ему точно нужно сделать это, но не понимал или вовсе не помнил: "почему?". Когда марля была стащена его ротиком с одного из краев, тот начал воплощать свой план, и это у него получилось, и почему-то, тогда испытав большое облегчение, он собирался спуститься на дно, как вдруг услышал плеск. Оглянулся и обнаружил, что остался в корыте один. Тот младшенький, видимо, пошел в их папеньку. Всю бессонную ночь Зи выплескивал хвостом воду из корыта, слепо метясь в примерное расположение выпрыгнувшего брата, пока воды не осталось ровно столько, чтобы покрыть его собственную спинку. Тогда Зи разумно оставил свои попытки и начал дожидаться прихода матери. На следующий день все рачки достались ему одному. Было в этом, конечно, и что-то хорошее, ведь уже через месяц явно ускорившихся каких-то не самых приятных метаморфоз, которые сам Зи, конечно, созерцать не мог, но явно ощущал, он обнаружил, что, кажется, может дышать на поверхности корыта, и для того, чтобы слушать маму ему не надо больше нырять. Еще через четыре месяца она впервые взяла его в свои холодные руки, а через семь он уже самостоятельно ползал по полу их домика. Больше всего его удручало то, что он все еще не мог говорить. Но и эта проблема со временем решилась. Через пять лет Зи совершенно самостоятельно управлялся с отцовским хозяйством. Тот успел сделать для своей семьи хоть что-то хорошее и перед фатальным приступом самой большой дурости всей его жизни закупил в хлев ягнят. Глава третья. Так прошли еще два года, и Пелагея начала потихоньку копить деньги на обучение сына. Она собиралась на тринадцатилетие сына отправить его в столицу на обучение в академии. К такой перспективе Зи, пускай и отнесся несколько скептически, но, осознавая собственную значимость и очевидную одаренность, он начал готовиться к самостоятельной столичной жизни. Он старательно начищал и грел на солнышке свою зелёную шкурку и в это же время постигал великие истины величия мироздания. В его голове возникали все новые и новые мысли, которые постепенно приобретали отчётливое понимание и рождали множество интересных идей. Его память хранила в себе обрывки памяти перерожденного множества множеств и заставляла мозг обрабатывать информацию чужих знаний и своих наблюдений… Одной летней знойной ночью компания молодых парней, в которой, как неудивительно, оказался и Зи, забрела в пещеру у побережья. Она казалась юношам вовсе необозримой, и чем глубже продвигались они, тем крепче схватывала горло Зи неясная тревога. II. Первая жизнь. Маленькая Шарлотта де Валуа родилась поздней осенью, когда та, уже устав от собственного великолепия, роняла наземь последние алые листья. Малышка громко заявила о своем явлении в этот мир, издав возмущенный вопль, как только покинула утробу матери, да выгнулась всем своим тельцем, отталкивая ласковые пальцы повитух, пытавшихся убаюкать ее. Росла девочка, окруженная шелками, кружевами и молчаливыми слугами, коими полнилось поместье ее отца. Он был человеком баснословно богатым, зарабатывающим на опорожнении месторождений алмазных россыпей. Однако, было одно но: драгоценный рудник опустел еще за десять лет до рождения его дочери, а черпали шахтеры из недр продолбленных скал уже вовсе не алмазы… В общем, за более, чем двадцать лет непрерывной добычи, Арнестом де Валуа было поставлено на черные рынки империи порядка трех миллионов каратов мориона. Промысел велся с той феноменальной щепетильностью, с которой императорские хирурги сшивают разорванные сухожилья, а потому просуществовал ровно до тех пор, пока поднятый на уши ординатор не сменил с десяток следовательных групп… Маленькая Шарлотта проснулась только тогда, когда пламя прорвалось уже в коридоры, облизало розовые обои, сожрало портьеры и, наконец, коснулось ее чудесных волос… Глава четвертая. Так что, когда пришел срок, Зи был выпровожен из дома с небольшим запасом крон, корзинкой со скудной снедью, путаницей в голове с непоколебимой уверенностью в счастливую судьбу и слезливыми напутствиями матери. С этим багажом, уверенно глядя перед собой, юноша зашагал по размытой дороге в направлении столицы. Его не страшили препятствия, которые, благодаря смекалке и силе характера, словно растворялись сами собой. Однако, деловой ум и большая прозорливость не смогли защитить того от превратностей судьбы. Профессор, заведующий кафедрой, куда, собственно, и явился Зи, наотрез отказался принимать мальчика в академию. Он собирался выпроводить того, аргументируя свое решение тем, что все учебные места уже были заняты более перспективными абитуриентами, а сам юноша и не учился в школе, и не показал в наспех проведенном экзамене каких-то выдающихся результатов во владении мечом, способных убедить профессора изменить свое решение. И Зи было уже поплелся к выходу, как один выскочивший из витиеватого коридора парнишка, – его ровесник, – метнул тому в затылок огрызком яблока. Запущенный в полет плод не достиг своего адресата: Зи успел обернуться и за секунду до того, чтобы получить в глаз, отреагировать. Льдяные колья по мановению одного лишь кивка разорвали снаряд и обрушились на пол увесистой глыбой. Что ж, уже через час маленький Зи обустраивал скромненькую комнатушку в общежитии при академии… Глава пятая. Студенческие годы Зи в Радикс Магна стали легендой, о которой шептались новобранцы на перекличках. Учеба, что для других была чередой изнурительных испытаний, далась ему несказанно легко, и отложилась в памяти временем тихого, почти пугающего откровения. Сны влагали в его сознании все более таинственные, странные, незнакомые образы, которые после накапливались в его умной и справедливой голове, и становились родными. За семь долгих лет он успел зарекомендовать себя своим невозмутимым спокойствием и стратегическим складом ума всем профессорам, уже смотрящих на него не столько, как на студента, сколько, как на коллегу, и даже инквизиторам, посещающим заведение во время специальных учений. По завершению необходимых будущему витару курсов, юноша получил новый чин, и полностью погрузился в бумажную работу в архивах. Спустя некоторое время тому было дозволено самостоятельно внедряться в расследования, и тогда, казалось бы, вовсе бесчисленное множество замороженных дел, годами пылящихся на полках, после вмешательства самого Лорвинда, как себя прозвал Зи, ожили под его пером, получили разбирательства и суды и были, наконец, закрыты. Глава шестая. Так, уже ставши взрослым мужчиной, он возрос по карьерной лестнице, получил свой перстень и группу новоиспеченных паладинов – его первых подопечных. Еще тогда он сформировал свой собственный метод в борьбе со злейшим врагом не только инквизиции, но и всего Мира: там, где другие бросали бойцов в лобовые атаки, он находил обходные пути. Время шло, и Лорвинд, уже обретший свою собственную житейскую мудрость, да испытанный не одном в десятке схваток, пройденных бок о бок со своими подчиненными, обрел еще большую известность и авторитет в ордене. Его отряд переформировывался: одни сменяли должности; другие переводились в соседние города; третьи, отслужив срок, возвращались к мирной жизни, однако, ни один паладин, прошедший под его началом, не был упокоен в бою. И нет, это не было простым везением, – железная воля, расчет и безмерная забота о людях сделали свое дело. Глава седьмая. Только вот ни один стратег не был застрахован от чужой ошибки… Его последняя вылазка произошла поздней осенью, в одну из деревень, кажется, где-то на севере Западной косы, – сам Зи бы уже и не вспомнил, однако тот день надолго отложился в головах ветеранов инквизиции... В оплошность собственной разведки, что могла стоить всему его отряду жизни, командиру было поверить нелегко. Парочка витаров, что и собрали информацию для отправки отряда, проглядели уже культивированного мегаполипа, раскинувшего свое извращенное естество прямо под брусчаткой площади. Ну, или как божились после в инквизитории: тот нарастил свою массу буквально за пару дней, сколько и понадобилось паладинам на то, чтобы прибыть на место. Верить в такую версию Андерсону не то, чтобы и хотелось, однако, произошедшее в тот день уже не перерешить: расколовшееся основание черепа, разлетевшиеся ребра, разорванные потроха, вспоротое льдяными кольями чудовище и закончившаяся карьера инквизитора. Лорвинд лежал в госпитале, прикованный к койке осколками собственных рёбер и треском в висках. Боль была тупой, навязчивой, как назойливая муха, но куда хуже оказались воспоминания – явно не его… III. Вторая жизнь. Чанг Хай был маленьким человеком, воистину, в каждой из своих ипостасей: не одаренный какими-то выдающимися физическими или мыслительными качествами, он был мелочен, заносчив и страшно ворчлив. Его матерь с отцом, сгинувшие еще лет так двадцать назад от цинги, были откровенными расистами, что отпрыск, как неудивительно, перенял от них в копилку своей гадостной натуры. Худо-бедно этот низкорослый, уже хромой, с отбитыми почками и вышибленными зубами желтый мужчина работал в старой корчме. "Три брата" была грязной дырой на краю уже сиротевшей деревушки, куда совались разве что мародеры, да авантюристы, коим не хватало денег на заведение поприличнее. Ввиду того, что ни земледельцев, ни скотоводов в поселении не осталось, провизия покупалась в соседнем, столь же немногочисленном, но полнящимся пастбищами для выпаса. Ну, и лежала эта монотонная работенка с закупкой и доставкой продуктов в корчму, конечно же на Чанге, как и много других столь же неблагодарных обязательств: малярка, погрузка, разгрузка, помывка посуды, уборка и, в общем, прочая гадость. И не было в жизни этого несчастного человека никакого разнообразия. По крайней мере, до одного момента. Деревенские, к которым Чанг, как обычно, прибыл за покупкой продуктов, в тот день выглядели особо жалко. Дрожащие, побледневшие, те поголовно были охвачены какой-то странной хворью, доселе незнакомой "желтому человеку". Хлев, куда Чанга затащил мальчонка-пастушонок за "свежей тушей", полнился пульсирующими наростами, уже вросшими в доски, мебель, потолок… Большего ему запомнить, однако, не удалось. Огромная, черная, влажная пасть, обращенная к нему сотнями крошечных зубов, схлопнулась в одно мгновение, лишая того всякой будущности… Глава восьмая. Лорвинд уже не мог сражаться в первых рядах, но орден не позабыл одного из своих лучших стратегов. Именно тогда, по удивительному стечению обстоятельств, пожилой ординатор, заседавший в столице, ушел на покой, а ему на смену был назначен сам Андерсон. Его опыт, ум и несомненное понимание ведения войны со скверной стали оружием, которое не ржавело с годами. Годы службы ординатором лишь укрепили его уже недюжинную репутацию. Методы Андерсона зарекомендовали себя, как точные, но не бесчеловечные. Члены подконтрольных ему отрядов выполняли задания без потерь, а значит – сохраняли уже скопивших опыт бойцов, в любое время необходимых ордену. Так, спустя более, чем шесть лет, проведенных новоиспеченным ординатором на должности, себя не заставило ждать новое и, похоже, заключительное повышение в чинах. Когда была поставлена императорская печать, а Лорвинд ступил на новый этап своей борьбы с ересью, очень скоро друг за другом последовали громкие реформы во внутреннем устройстве и политике ордена. По договоренности с самим Господином, Андерсону удалось повысить положение и статусность инквизиции в обществе. Мелкие дела, не требующие определенных, специализированных мер, возлегли на плечи авантюристов. Инквизиторы больше не гибли в стычках с болотной нечистью – тех берегли для настоящих угроз и использовали, как, по истине, хирургический инструмент.