Виндэ Аль-Феннар

Виндэ родилась в благородной семье, чьи корни уходили к временам Первой Империи. Род Аль-Феннар владел старинным особняком на окраине владений Домена Древа, в регионе, где корни великого Гуарлена поднимались близко к поверхности. Дом находился среди туманных рощ и склепов, и местные жители нередко поговаривали, что ветви самого мира шепчутся по ночам на языке духов. Семья была уважаема, но чужда светским кругам: была замкнутая, гордая, строгая. Ее отец, лорд Элдрих аль-Феннар, был известным архивариусом, страстно увлеченным эзотерикой и коллекционером древних манускриптов. Мать, Элианора аль-Феннар (урожденная Дорин), происходила из вымирающего лимперского рода. Хрупкая, молчаливая женщина с мертвенной кожей, отличалась утонченной внешностью, болезненной чувствительностью и частыми приступами меланхолии. Детство Виндэ прошло в тени и безмолвии. Она была первым и единственным ребенком, рожденным после череды выкидышей, и это уже придавало ей некий ореол избранности. Ее не выпускали за пределы фамильного поместья - считалось, что юная кровь может "испачкаться внешним шумом". Виндэ обучали дома: гувернантка в черном платье преподавала ей древние языки, символику, историю Вечной Империи, светские манеры. Уроки проходили в огромной библиотеке, где книги были древнее многих городов. С самых ранних лет она была "иной". Не смеялась, не плакала, не стремилась к чужому теплу, редко задавала вопросы, но, казалось, всегда знала ответы. Виндэ училась дома. Ее мир состоял из библиотек, пыли на фолиантах, затененных залов и голоса гувернантки, читавшей ей древние хроники. Ее интересовали символы. Знаки. Сны. Она вела записи: тетради, дневники, грифельные таблички, в которых пыталась расшифровать собственные сновидения, полные пугающих образов. Некоторые сны она описывала как "зеркала, изогнутые вовнутрь". Одним из ее детских увлечений было проводить часы среди фамильных склепов, расспрашивая няню о каждом захоронении. Она приносила туда цветы, но только увядшие. Однажды, будучи шестилетней, она исчезла на ночь. Ее нашли у могилы леди Авалетты аль-Феннар - с закрытыми глазами и руками, исписанными символами. Она ничего не объяснила, но более никогда не рассказывала о своих снах. Когда Виндэ было девять, её отец, увлечённый эзотерикой, пригласил в дом загадочного шамана с севера — странного и молчаливого рунолога, что некогда служил при святилище. Он не носил имени, лишь символ — две пересекающиеся ветви, вырезанные у основания шеи. Он обучал Виндэ рунологии — древнему искусству, где смысл вырезается в кости, а слово требует крови. Его уроки были не объяснением, а ритуалом. Он говорил на топской речи и заставлял девочку слушать, прежде чем писать. Его методы были суровы: она должна была вырезать первую руну на собственной коже (неглубоко, но символично), а затем — на камне, кости, металле. Он называл её не по имени, а по знаку: "Та, что слышит, не спрашивая". Под его влиянием Виндэ начала воспринимать реальность как шепот знаков и следов. Он стал для неё тем, кем бывает первый голос для слепого — направлением. Когда Виндэ было одиннадцать, её наставник исчез. Это случилось внезапно — в один из серых дней, когда туман густо застилал окна библиотеки. Он не попрощался, не оставил письма, не взял с собой ни книг, ни одежды — только свой перстень с выгравированным символом ветра. Слуги говорили, что в последний вечер его видели в восточном крыле особняка: он стоял перед пустым зеркалом и будто бы разговаривал с отражением, которого не было. А наутро — исчез. Отец Виндэ заявил, что наставник уехал по делам. Но комната осталась нетронутой: чернила не высохли, страницы книг были раскрыты, записи — обрывались на полуслове. В воздухе всё ещё витал запах ладана и железа. На двери — вырезанный в древесине руностав из четырёх рун, смысл которого никто из слуг не смог расшифровать. На столе — глиняная фигурка женщины, на груди которой был знак, похожий на имя Виндэ, но искажённый, будто отражённый в треснувшем зеркале. Рядом — окровавленный нож. А в очаге — тлеющий пепел. Некоторые говорили, что его забрали духи Древа. Другие — что он ушёл в зеркало. С тех пор никто не произносил его имени. Будто он был сном, ставшим реальностью, а потом — вычеркнутым. С его исчезновением оборвалась последняя живая нить в жизни Виндэ. Через неделю она сожгла свои тетради. Ни слова не сказав, выцарапала на полке грифелем фразу: «Если душа — нить, то кто держит иглу?» С тех пор Виндэ не писала руны без причины. Только тогда, когда слышала их зов. Подростковый возраст Виндэ пришелся на время напряжения в регионе. Ересь уже пустила корни в Вальне, а инквизиторские рейды сжигали деревни, чьи жители были запятнаны сомнением. Семейство Феннаров не участвовало в светской жизни и только крепче замыкалось в себе, что породило слухи. Мать, к тому времени почти переставшая говорить, проводила дни в зимнем саду, где беседовала с кем-то, кого никто не видел. Она называла Виндэ "сосудом новой плоти". Когда Виндэ исполнилось двенадцать лет, ее мать, Элианора, умерла после продолжительной болезни. Это событие глубоко потрясло девочку, хотя внешне она почти не изменилась: не плакала, не кричала, лишь замкнулась еще больше. Поговаривали, что в ту ночь она спустилась в семейный склеп и провела возле склепа матери до рассвета. Вскоре после похорон отец Виндэ, лорд Элдрих, вступил во второй брак с женщиной из дома Мейлар - Сатринеллой. Новая мачеха была молода, умна и амбициозна. Она родила Элдриху четырех детей, став матерью ее сводных братьев и сестер: Алвиры, Тианна, Моррела и Кайриса. Хотя внешне семья сохраняла видимость благополучия, Виндэ все больше отдалялась. Виндэ стала чужой в собственном доме. Братья и сестры из второго брака были чужды ее натуре, и чем старше они становились, тем сильнее ощущалось их духовное отдаление от корней рода. Новая мать не проявляла к ней особой теплоты, сторонилась ее, да и сама девочка держалась от всех на почтительном, почти духовном расстоянии. В это время среди слуг поползли слухи, что в особняке начали происходить странности: зеркала запотевали изнутри, свечи гасли при приближении юной леди, а слуги жаловались на ощущение, что "Ваша светлость не одна". Саму Виндэ это не пугало. Она подолгу смотрелась в зеркало, как будто пытаясь разглядеть что-то внутри себя. Были ли то слухи или правда каждый решал сам для себя. К восемнадцати годам Виндэ стала изысканной и пугающе красивой - ее движения были словно выучены заранее, а речь отдавала интонациями предков. Ее стали приглашать ко двору, где она вызывала трепет и уважение. Некоторые магистры считали ее символом новой аристократии. Один из лордов - Аугуст Кальвис - предложил ей брак. Виндэ приняла приглашение на бал, где должна была объявить решение. Она явилась в траурном платье и произнесла: "Я не приму того, кто желает мне жизни, но не понимает моей смерти." В тот же вечер она исчезла. Через три дня ее нашли в фамильном склепе. Она лежала в гробу предков - с распоротыми венами и лицом, покрытым лентами. Причину смерти записали как самоубийство. Семья аль-Феннаров начала угасать. Прошло более пятидесяти лет. Потомки рода аль-Феннар, к тому времени, растеряли былую мощь и силу. Многие из них превратились в посредственных бюрократов, чиновников или просто осели в провинции, забывая о великом наследии. Род терял лицо, историю, даже имя. В особняке Феннаров поселились крысы и туман. Склепы были запечатаны, но однажды, во время сильного шторма, крышка одного гроба была найдена сдвинутой. Слуги соседнего храма утверждали, что видели женщину в траурной мантии, стоявшую среди могил и смотревшую на себя в зеркало. Виндэ проснулась. Ее плоть была иссушена, кости скрипели, лицо неестественно натянуто - но она дышала. Или, по крайней мере, говорила, двигалась, смотрела. Она не кричала и не звала помощи. Просто ушла. Ее душа не покинула тело, а вросла в него, слившись навеки. Она больше не чувствовала боли, усталости или голода. Лишь жажду - жажду влаги, ощущения, прикосновения. Первые годы она скиталась по лесам и руинам. Ее встречали путники, описывая как "ледяную даму, что молчит, пока ты не скажешь правду". Иногда она помогала - указывала путь, лечила. Иногда - исчезала, и за ней оставались мертвые, с лицами, искаженными ужасом. Она никому не давала одного и того же. Сейчас Виндэ Аль-Феннар - нейтральное лицо. Она не принимает присяги, не служит, не молится. Она просто существует. Живет она в полуразрушенной башне, рядом с некогда цветущим садом. Порой кажется, что в зеркалах ее лицо не отражается, но отражается то, кем она могла бы быть. Она никогда не говорит о прошлом. Никогда не смеется. Поговаривают, что она все еще появляется на званых приемах в столице - внезапно, без приглашения и следа. То в отражении бокала, то в сумраке балконов, то - в зале, где свечи гаснут одна за другой. Всегда - в траурных одеждах, с перчатками до плеч и высоким воротом. Она не ест и не пьет. Но всегда слушает. И, говорят, иногда - шепчет. Ходят слухи, что Виндэ ищет кого-то. Или то, что было в ее записях. Что в ее черепе звучит голос, зовущий ее туда, где корни Древа касаются тумана. Что она не забыла учения мастера. Что ее последняя руна еще не написана. Что, возможно, она - не конец рода аль-Феннар. А его начало.