Эол

Метель — первое воспоминание Эола. До сих пор он помнит, как буря кружила и вынуждала петлять в пути эльфов и их совсем ещё юного сынишку. Величайшей опасностью в Домене Зимы были не волки, не медведи и даже не нежить проклятая, а мороз такой силы, что никакой мех не мог спасти от обжигающих холодом укусов непогоды. Эол не просто помнил — он больше никогда не забудет этот день, когда обессиленная мать пала и больше не поднялась, навсегда став для него примером, насколько разрушительными могут быть силы природы. И без того замкнутый мальчишка закрылся в себе. Игрушки и забавы остались позади, вместе с любовью отца, забывшего о своих обязанностях родителя. Немое наблюдение стало для Эола учителем жизни. Запахи и вкусы леса постепенно пленили его и никакая опасность в них не могла напугать после пережитой бури. Эол не стеснялся докучать охотникам, выжимая из них знания по крохам. Для взрослых мальчишка был не лучше сироты — ничейным беспризорником, вечно чумазым, одетым рванье ребенком. Разве что старики принимали его безмолвное присутствие без пререканий, наслаждаясь внимательным слушателем. Так раскрылся главный талант Эола. В воистину древних, переданных из поколения в поколение преданиях бледных эльфов, мальчик находил спрятанную между строк мудрость, видел замаскированные под сказки и былины уроки. С каждым разом юноша все позднее возвращался из глубин дремучего леса, видимого другими лабиринтом ужаса, но ему ставшим спокойнее дома родного. Глушь звала его, словно нарочно заманивая глубже в смертельные объятия, а затем в один из дней раскрыла последнее и самое главное из своих правил. В тот день волчий вой прозвучал погребальной песней. Солнце шло к закату, когда напев смерти пронзил тишину. Они вышли из полутьмы чащобы, зажав мальчишку у оледеневшего ручья. Ни скрыться, ни сбежать от острых клыков лесных псов. Звери набрасывались попарно, избегая выпадов охотничьего ножа. Чем больше ужаса появлялось в глазах эльфа, тем настырнее стая набрасывалась на него, чуя разливающийся по телу жертвы страх. Медленная и жестокая пытка, в которой пойманная добыча бессмысленно трепыхается до последнего, но клыки все равно в итоге впиваются в ее плоть. Первой пострадала нога, а за ней в плечо впился ещё один хищник, роняя эльфа навзничь. Кровь впитывалась в снег, алым бутоном раскрываясь вокруг него и с каждой потерянной каплей приходил холод, не настоящий северный, а другой, неестественный и потусторонний, предвещающий скорую смерть. Но именно он вернул разуму трезвость, напомнил бурю из детства и пробудил ее в груди. Всю ешь жизнь то, что убило его мать жило и внутри него. Вернувшегося в деревню мальчишку назвать победителем язык не поворачивался. Истерзанное тело чудом доковыляло до дома на силе воли и в свои шестнадцать зим мальчишка самостоятельно зализывал раны, пока не потерял сознание в процессе. Эол ушел не попрощавшись. После случившегося последняя ниточка оборвалась и новым домом стала глушь, где только ветер да тени прошлого могли найти его. Он научился сливаться с метелью, стал ее безмолвной и неумолимой частью. Теперь, когда купцы, разбойники или просто случайные путники терялись в снегах, они иногда встречали его: бледного, как сама смерть, с глазами, полными зимних сумерек. Одним он помогал выжить. Других оставлял замерзать. Кого-то спасал из лап нежити, а кому-то позволял накормить собой медведя. Десятилетия замели его корни снегом, оставив личности мифическое начало. Последним дыханием тех, кто решился бросить вызов холоду — призраком бури.