Мир Вальна

Внешность

Клубочек мягкого очарования ростом 125 сантиметров. Илия напоминает облачко сахарной ваты, - белая шерсть покрывает её когтистые конечности и бока, изобилуя светло-оранжевыми полосами, а остальное исполнено молочного цвета кожей. Фигура, пусть и недоразвитая в угоду юного возраста - вполне опрятна и намекает на то, что в будущем Илия вырастет завидной красавицей. Уже сейчас можно зацепиться глазами за белёсого цвета соски, большие и выразительные, узкую талию и ровные, длинные ноги, что теряются под покровом длинного, пышного хвоста. Светло-зелёные глаза в ореоле тёмных ресниц, аккуратные бровки, крохотный носик и небольшие, но красивые губки, за которыми скрывается четвёрка не острых, но заметных клыков и нежный, светловатый язык. Всё это обрамляется белым каре мягких, немного волнистых волос, что послушно раскинулись по обе стороны от лица. Наверху же красуются звериные уши - большие, мясистые и нередко горячие. То и дело они меняют своё положение в угоду эмоций и шума. Но есть в Илии и то, что отличает её от других - дары похоти, в изобилии прекратившие природу создания. Её уши и глаза - чувствительные каналы, ведущие в мозг, что жаждет жуткого образа ласок и с радостью впитает чьё-нибудь семя. Её глотка и матка - нежны и пластичны, способны принять в себя несоразмерно большие размеры. А ладони, ступни и задний проход - в моменты желания могут выделять смазку, полезную в различных утехах. В плане одежды Илия предпочитает незатейливые наряды, подчёркивающие красоту и женственность, сопрягая их с элементами кожаной брони в угоду практичности. Нижнего белья не носит, желая быть предельно доступной как для своих рук, так и для благодетельницы. Со стороны выглядит акт божий одуванчик, что улыбается и кокетничает, но порой излишне наивно и до наигранности вульгарно строит глазки, потягивается или нагибается, ища чужого внимания.

Внешность

Клубочек мягкого очарования ростом 125 сантиметров. Илия напоминает облачко сахарной ваты, - белая шерсть покрывает её когтистые конечности и бока, изобилуя светло-оранжевыми полосами, а остальное исполнено молочного цвета кожей. Фигура, пусть и недоразвитая в угоду юного возраста - вполне опрятна и намекает на то, что в будущем Илия вырастет завидной красавицей. Уже сейчас можно зацепиться глазами за белёсого цвета соски, большие и выразительные, узкую талию и ровные, длинные ноги, что теряются под покровом длинного, пышного хвоста. Светло-зелёные глаза в ореоле тёмных ресниц, аккуратные бровки, крохотный носик и небольшие, но красивые губки, за которыми скрывается четвёрка не острых, но заметных клыков и нежный, светловатый язык. Всё это обрамляется белым каре мягких, немного волнистых волос, что послушно раскинулись по обе стороны от лица. Наверху же красуются звериные уши - большие, мясистые и нередко горячие. То и дело они меняют своё положение в угоду эмоций и шума. Но есть в Илии и то, что отличает её от других - дары похоти, в изобилии прекратившие природу создания. Её уши и глаза - чувствительные каналы, ведущие в мозг, что жаждет жуткого образа ласок и с радостью впитает чьё-нибудь семя. Её глотка и матка - нежны и пластичны, способны принять в себя несоразмерно большие размеры. А ладони, ступни и задний проход - в моменты желания могут выделять смазку, полезную в различных утехах. В плане одежды Илия предпочитает незатейливые наряды, подчёркивающие красоту и женственность, сопрягая их с элементами кожаной брони в угоду практичности. Нижнего белья не носит, желая быть предельно доступной как для своих рук, так и для благодетельницы. Со стороны выглядит акт божий одуванчик, что улыбается и кокетничает, но порой излишне наивно и до наигранности вульгарно строит глазки, потягивается или нагибается, ища чужого внимания.

Характер

Илия - это разбитая ваза, склеенная преданностью. В ней остались осколки той девочки, что когда-то гоняла ворон и звонко смеялась. Но теперь её улыбка - это что-то хрупкое, не в меру естественное. Ведь за ширмой внешней смазливости таится истерзанная душа. Она зависима от Лавьер, - как неугомонная псина, что даже после пинка приползёт к хозяйке, лизать грязь с её сапогов. Ей нужно постоянное подтверждение, что она не брошена, не забыта. И если Лавьер не обращает на неё внимания - Илия найдёт способ, как его добиться. Нарочно споткнётся, обоссытся, толкнёт прохожего в спину, порвёт себе волосы от истерики или порежет свои руки и бёдра - лишь бы та взглянула, зашипела от злости, схватила за шкирку и отругала. А потом… неважно. Главное - быть в центре её мира. Вину она воспринимает как повод для наказания. Оступилась? Не угодила? Тогда должна искупить. Ползёт на коленях, целует руки, колени, висящую плоть, и шепчет: “Прости, прости, я исправлюсь”. Но в глубине души - “Посмотри на меня, мне так больно внутри… Сделай со мной что-нибудь, чтобы это всё прекратилось… Я так больше не могу…”. Ещё она очень жестока. Когда враг повержен, и Лавьер уже готова уйти, Илия может вдруг опуститься перед ним на корточки, и с детским восторгом воткнуть нож в глаз, начав его медленно, с чувством, крутить, пока тот не сдохнет в агонии. Так она напоминает себе, что может причинять боль другим, а не только принимать её от всяких уродов, что лишили её обычного будущего. Ночью она лунатит. Встаёт в темноте, бледная, как призрак, и идёт чёрт знает куда, но зачастую - к Лавьер, где придаётся любви: трётся о ногу, целует, берёт в рот, насаживает себя. А просыпаясь - будет рада продолжить всё то, что было начато ночью. И ещё попросит, чтобы с ней были как можно грубее: душили, хлестали, кусали, - до крови и синяков, до рвоты и обморока, чтобы забыться. В плане интимном Илия немного помешана. Ей не важен сам факт удовольствия и она не страдает от нимфомании. Но рука, теребящая влажную мягкость, рукоять ножа, проходящая вовнутрь, семя, заполняющая недра и контакт с объектом нездоровой привязанности - всё это как хобби, как способ стать нужной, как возможность сказать самой себе, - “Это моё тело, только мое и Лавьер! Больше никто не посмеет прикоснуться ко мне!”. Но иногда, в моменты, когда всё хорошо и рассудок не съедают боль и сомнения, в ней просыпается та самая девочка с камешком в руке. Тогда она дразнит Лавьер, кривляется, хохочет без причины, интересуется тем, как устроен сей мир, поясняя в ответ лишь намёки немой благодетельница и порою записки. И тогда - на мгновение - кажется, что всё может быть хорошо. Но хорошо уже никогда не будет.

Характер

Илия - это разбитая ваза, склеенная преданностью. В ней остались осколки той девочки, что когда-то гоняла ворон и звонко смеялась. Но теперь её улыбка - это что-то хрупкое, не в меру естественное. Ведь за ширмой внешней смазливости таится истерзанная душа. Она зависима от Лавьер, - как неугомонная псина, что даже после пинка приползёт к хозяйке, лизать грязь с её сапогов. Ей нужно постоянное подтверждение, что она не брошена, не забыта. И если Лавьер не обращает на неё внимания - Илия найдёт способ, как его добиться. Нарочно споткнётся, обоссытся, толкнёт прохожего в спину, порвёт себе волосы от истерики или порежет свои руки и бёдра - лишь бы та взглянула, зашипела от злости, схватила за шкирку и отругала. А потом… неважно. Главное - быть в центре её мира. Вину она воспринимает как повод для наказания. Оступилась? Не угодила? Тогда должна искупить. Ползёт на коленях, целует руки, колени, висящую плоть, и шепчет: “Прости, прости, я исправлюсь”. Но в глубине души - “Посмотри на меня, мне так больно внутри… Сделай со мной что-нибудь, чтобы это всё прекратилось… Я так больше не могу…”. Ещё она очень жестока. Когда враг повержен, и Лавьер уже готова уйти, Илия может вдруг опуститься перед ним на корточки, и с детским восторгом воткнуть нож в глаз, начав его медленно, с чувством, крутить, пока тот не сдохнет в агонии. Так она напоминает себе, что может причинять боль другим, а не только принимать её от всяких уродов, что лишили её обычного будущего. Ночью она лунатит. Встаёт в темноте, бледная, как призрак, и идёт чёрт знает куда, но зачастую - к Лавьер, где придаётся любви: трётся о ногу, целует, берёт в рот, насаживает себя. А просыпаясь - будет рада продолжить всё то, что было начато ночью. И ещё попросит, чтобы с ней были как можно грубее: душили, хлестали, кусали, - до крови и синяков, до рвоты и обморока, чтобы забыться. В плане интимном Илия немного помешана. Ей не важен сам факт удовольствия и она не страдает от нимфомании. Но рука, теребящая влажную мягкость, рукоять ножа, проходящая вовнутрь, семя, заполняющая недра и контакт с объектом нездоровой привязанности - всё это как хобби, как способ стать нужной, как возможность сказать самой себе, - “Это моё тело, только мое и Лавьер! Больше никто не посмеет прикоснуться ко мне!”. Но иногда, в моменты, когда всё хорошо и рассудок не съедают боль и сомнения, в ней просыпается та самая девочка с камешком в руке. Тогда она дразнит Лавьер, кривляется, хохочет без причины, интересуется тем, как устроен сей мир, поясняя в ответ лишь намёки немой благодетельница и порою записки. И тогда - на мгновение - кажется, что всё может быть хорошо. Но хорошо уже никогда не будет.

Биография

В тихой деревушке, затерянной между живописными Холмами Фантре и ветреным Эсвилем, жила девочка по имени Илия. Её детство проходило в скромности, но не в бедности досуга. Родители, несмотря на малый достаток - старались дать дочери всё самое лучшее. От того она росла открытым и радостным ребёнком, с ранних лет проявляя тягу к мальчишеским забавам. Девочка с азартом ловила лягушек, метко швыряла камни и гоняла ворон, покушавшихся на урожай, дралась на палках и разок даже потонула в реке - но её вовремя вытащили. Жизнь шла своим чередом. Но однажды в деревню прибыла изысканная карета из чёрного дерева, из которой вышел странный мужчина. Он говорил о чём-то со старостой деревни. Между их рук промелькнул увесистый мешочек. А затем оба посмотрели на девочку, что с любопытством наблюдала за парой. В этот момент по спине пробежался холодок - и Илия рванула домой. Прячась под одеялом, вскоре малышка уснула. Пробудили её лишь странные звуки: возня, шорохи, лязги и стоны. Выйдя из комнаты, она увидела на полу кровь и дрожащие трупы родителей. В этот момент рука незнакомца схватила девочку за волосы и что-то с натугом проникло прямо в ухо, раздался голос, - “Верняк, барон будет доволен!”. Спустя какое-то время Илия обрела себя в холодном, сыром месте, где воняло плесенью и мочой. Напротив же сидел ухоженный, немолодой, но и невзрослый юноша. Лицо его было до жути уродливо, а в глазах царили безумие, жестокость и похоть. Это был сын барона, что властвовал в землях Тресель. Конченный гад и мерзавец, которого завлекали различные женщины. Сначала он играл с её страхом, заставляя чувствовать себя уязвимой, принуждая к подчинению. Его прикосновения были холодными, а каждое движение - продуманным, словно он наслаждался беспомощностью Илии. Затем наступил момент, когда он безжалостно ломал её, методично лишая воли. Сынок барона ставил её на колени, надевая на шею ошейник и драл словно дикий пес, не обращая внимания на мольбы и крики о помощи. Целый год, изо дня в день, в круговороте побоев и голода, та подвергалась изнасилованию не только бароньего отпрыска, но и его собак, филаментов, стражников, и даже рабов. Её сношали между крохотных ножек, в зрачки и уши, не позволяли дышать, вторгаясь своими мясными отростками в влажную теплоту пищевода. И в момент, когда та почти утратила человечность, пресмыкаясь и смиряясь с данной судьбой, пришла новость - зверолюдка беременна. Для дворянина-садиста эта весть стала чуть ли не праздничной, а для девахи сулила возможной кончиной от изнеможения и недоразвитости юного тела. Когда срок уже стал подходить к родам, одна из служанок поведала крохе о легенде недавних лет, - “Ты подойди ночью к решётке оконной и скажи…” Так она и поступила, говоря ту самую фразу, - “Лавьер-Лавьер… Приди… Да ребёнка моего украли…”, - и спустя ровно три дня она пришла. Был свершён ритуал - и животик вмиг опустел. Были раскрыты все двери - давая шанс на свободу. Были убиты злодеи - и сердцу на миг стало проще. Илия не могла оставаться одной. Она слезливо просила мировую абортницу по имени Лавьер забрать её с собой. И та, пусть и нехотя, согласилась.

Биография

В тихой деревушке, затерянной между живописными Холмами Фантре и ветреным Эсвилем, жила девочка по имени Илия. Её детство проходило в скромности, но не в бедности досуга. Родители, несмотря на малый достаток - старались дать дочери всё самое лучшее. От того она росла открытым и радостным ребёнком, с ранних лет проявляя тягу к мальчишеским забавам. Девочка с азартом ловила лягушек, метко швыряла камни и гоняла ворон, покушавшихся на урожай, дралась на палках и разок даже потонула в реке - но её вовремя вытащили. Жизнь шла своим чередом. Но однажды в деревню прибыла изысканная карета из чёрного дерева, из которой вышел странный мужчина. Он говорил о чём-то со старостой деревни. Между их рук промелькнул увесистый мешочек. А затем оба посмотрели на девочку, что с любопытством наблюдала за парой. В этот момент по спине пробежался холодок - и Илия рванула домой. Прячась под одеялом, вскоре малышка уснула. Пробудили её лишь странные звуки: возня, шорохи, лязги и стоны. Выйдя из комнаты, она увидела на полу кровь и дрожащие трупы родителей. В этот момент рука незнакомца схватила девочку за волосы и что-то с натугом проникло прямо в ухо, раздался голос, - “Верняк, барон будет доволен!”. Спустя какое-то время Илия обрела себя в холодном, сыром месте, где воняло плесенью и мочой. Напротив же сидел ухоженный, немолодой, но и невзрослый юноша. Лицо его было до жути уродливо, а в глазах царили безумие, жестокость и похоть. Это был сын барона, что властвовал в землях Тресель. Конченный гад и мерзавец, которого завлекали различные женщины. Сначала он играл с её страхом, заставляя чувствовать себя уязвимой, принуждая к подчинению. Его прикосновения были холодными, а каждое движение - продуманным, словно он наслаждался беспомощностью Илии. Затем наступил момент, когда он безжалостно ломал её, методично лишая воли. Сынок барона ставил её на колени, надевая на шею ошейник и драл словно дикий пес, не обращая внимания на мольбы и крики о помощи. Целый год, изо дня в день, в круговороте побоев и голода, та подвергалась изнасилованию не только бароньего отпрыска, но и его собак, филаментов, стражников, и даже рабов. Её сношали между крохотных ножек, в зрачки и уши, не позволяли дышать, вторгаясь своими мясными отростками в влажную теплоту пищевода. И в момент, когда та почти утратила человечность, пресмыкаясь и смиряясь с данной судьбой, пришла новость - зверолюдка беременна. Для дворянина-садиста эта весть стала чуть ли не праздничной, а для девахи сулила возможной кончиной от изнеможения и недоразвитости юного тела. Когда срок уже стал подходить к родам, одна из служанок поведала крохе о легенде недавних лет, - “Ты подойди ночью к решётке оконной и скажи…” Так она и поступила, говоря ту самую фразу, - “Лавьер-Лавьер… Приди… Да ребёнка моего украли…”, - и спустя ровно три дня она пришла. Был свершён ритуал - и животик вмиг опустел. Были раскрыты все двери - давая шанс на свободу. Были убиты злодеи - и сердцу на миг стало проще. Илия не могла оставаться одной. Она слезливо просила мировую абортницу по имени Лавьер забрать её с собой. И та, пусть и нехотя, согласилась.

Илия

Умения